Затвор - Страница 2

- А еще мы стратостаты запускаем, - ухмылялся Васильич.

Никаких стратостатов лично Васильич не запускал - до войны работал он на столичном заводе имени Оржоникидзе и делал станки. Руки, конечно, трудовые, этого не отнять. И в ополчение добровольцем ушел.

...Работа лопаткой согрела, но сейчас холод вновь лез под шинель, да еще прихватывало сверху между лопаток. Костя невольно ежился.

- Предчувствие или "за так" колотит? - покосился, докуривая, Васильич.

- Я тебе сколько раз говорил - нет никаких предчувствий.

- Дожили, ни предчувствий, ни патронов, ни завтрака. Один бодрый боевой дух и остался. В животе звучные марши играет.

- Не начинай, - попросил первый номер. - Я и сам жрать хочу.

- Вот! Так и скажи. Ругнемся, да перейдем к чему дельному. Я вот все думаю - немец левым и правым флангом попрет? - Васильич вновь развязал кисет.

- Может и вообще сегодня не пойдет, - пробормотал Костя.

- Пойдет. Ты и сам знаешь. Может и без несовременных предчувствий, а сугубо прогрессивным умом. Попрет германец. Хорошо хоть затвор сделали.

Про затвор и собственные нервы Косте вспоминать не хотелось. Вспылил как мальчишка.

...Васильич исчез, как только расположились в деревушке. Заодно с секретным ружьем исчез. Костя рысил вокруг забора колхозного мехдвора, где расположился усталый второй взвод, - второго номера нигде не было. Отыскался в промерзшей мастерской: уже развел в старом ведре костерок, пристроил эту печурку на верстаке и вжикает напильником как ни в чем не бывало.

- Да ты что творишь?! - ахнул Костя. - Это же новое оружие! Запорешь! Да тебя за такое...!

"Раздетое" ружье стояло у стены, остов затвора зажат в губках тисков.

- Остынь, - посоветовал Васильич и принялся греть ладони над огнем. - Молод ты с ходу на людей напрыгивать. Башкой подумай: я вредитель, что ли? Я с металлом работал, когда тебя еще и на свете не было.

- Собери ружье сейчас же!

- Не скачи, говорю. Был бы инструмент нормальный, уже бы собрал, - второй номер потер руки и взялся за огрызок напильника.

Комсомольцу Ольшову пришлось топтаться рядом и говорить нехорошие слова.

Зря ругался. Вчера, выцеливая смутную фашистскую броню, Костя о капризах затвора и позабыл - и досылало патрон, и выбрасывало гильзу как по маслу.

- Ладно, довел ты оружие до ума, признаю, - пробурчал первый номер. - Но что ж тайком? Это не по-товарищески. Что я подумать должен был?

- Чего там думать? Стрелять меня нужно было на месте, - хмыкнул Васильич. - Сразу видно - враг народа. Ты, Костик, как увидишь кого с напильником, так и не думай - очевидный враг!

- Ты ерунды-то не говори!

Помолчали, разглядывая мрачный осинник, потом Костя примирительно сказал:

- Дали нам первые ружья. Можно сказать, экспериментальные. Да, сыроватые.

- Такая сырость, что хоть грибы в ней расти. Умом нужно думать, а не спешкой. И патроны... они же и на ощупь разнятся.

- Сам видишь, какая ситуация. В тылу что могут, то и делают.

О ситуации и первый, и второй номер знали. Ополченческая дивизия еще в июле была сформирована, один полк сгинул под Спас-Демьянском, выходила из окружения, пополнили, слили, дали армейский номер, бросали туда и сюда. Сейчас дыру у Серпухова дивизия заслоняла. Подкрепили гаубичным полком. Но где те гаубицы? Вот и получается что надежда на два пулемета, да вот этот костыль с десятком патронов.

- Ситуацию я вижу, это верно, - признал Васильич, развязывая вещмешок. - В рваных шинелях, в дырявых лаптях,

били мы немца на разных путях, как говорится. Лаптей нету, да и не надо. Ты их все равно носить не умеешь. На, вот...

Васильич очень неспешно разломил сухарь и еще более тщательно распилил перочинным ножом карамельку - видимо, дожидавшуюся в "сидоре" именно такого, крайнего, случая.

За щекой медленно таял ржаной подслащенный вкус. Ударила где-то далеко пара выстрелов, поднимались из ячеек головы насторожившихся бойцов...

- Выдержим, - пробормотал Костя. - И бронебойные ружья доведут и противотанковая артиллерия подтянется. И танков будет хоть завались.

- А я вот не стану возражать, - второй номер поправил долговязое тело ПТРа. - Народ у нас стойкий. Все сделаем. Старая армия тоже была ничего, хотя и немодно об том говорить. Только что ж это получается? Опять германец напротив нас и опять спохватились - за что не возьмись, того и не хватает? Что за поганая традиция?

- Ты не сравнивай, - неуверенно возразил Костя. - Если бы царская армия была "ничего", тогда чего ж вы Берлин не взяли?

- Очко сыграло, засомневались. Как так: снарядов не шлют, сапоги скверные, царь чудит... И начали мы озираться в праведном возмущеньи и недоуменьи. А немец то дело просек. Так что ты башкой не верти - честно смотри в сторону противника.

- Я и смотрю, ты не волнуйся, - гневно заверил Костя.

- А я и не волнуюсь. Дети у меня выросли, жена верная, да и ружье я выправил. За тебя я слегка переживаю - горазд ты патроны жечь, - второй номер подышал на затвор, вынул ветошь и принялся протирать затвор и спусковую коробку.

- Ты чего? - прошептал Костя.

- Скоро начнется. Есть такое ощущенье. Не предчувствие - в те я не верю согласно строгому приказу. Но ощущенья еще остались, нашептывают.

У красноармейца Ольшова и вправду стала стыть спина. Понятно, суеверий у Кости не имелось ни грамма, это просто шинель тонкая и пообтерлась.

- Ничего. Десять патронов имеем, согреемся, - утешил Васильич. - Есть у нас и запас прочности, поскольку мы с тобой не из непонятного говна слеплены, а из русской земли и русского металла. Нас бы в целом, дивизией и армией до ума довести, как тот затвор - вдумчиво и без спешки. С уверенностью в себе. Кстати, я тебе говорил или нет, что у нас ружье счастливое?